– Ты не платишь, значит не ешь! – заявил муж, забирая её тарелку
Люба успела снять пальто и расстегнуть сапоги, как из кухни донёсся металлический лязг. Пахло поджаренным луком и чем‑то приторно‑кислым — Олег всегда перебарщивал с бальзамическим уксусом. Она задержала дыхание: если прямо сейчас тихонько пройти в спальню, переодеться и спрятаться за экраном ноутбука, может, вечер обойдётся без выяснений.
— Сколько можно ждать? — окликнул Олег. — Я уже подал.
Звон вилок, глухой стук стаканов о стол: обычная музыка их двухкомнатной квартиры по вечерам. Люба вошла на кухню, смахнула со лба мокрые пряди. Целый день моталась по собеседованиям: то ли кризис, то ли просто невезение — нигде даже не оставили надежды.

— Извини, пробки, — сказала она и машинально потянулась к тарелке с тёплой пастой.
— Ты не платишь — значит, не ешь! — отрезал он, и тарелка исчезла из‑под её пальцев.
Секунда — и она увидела, как ленточки фетуччине вместе с паром плывут на его сторону стола, как он демонстративно виляет ложкой в соусе.
— Что ты творишь?
— Питаемся по справедливости, — пожал плечами Олег. — Я плачу за продукты, за свет, за интернет. Двадцать четыре дня ты «в поиске новой себя». Может, пора вспомнить, что холодильник не волшебный.

По спине у Любы побежал холодок. Она положила сумку на стул — ремень дрогнул в ладони, будто вещь тоже понимала, что происходит.
— Это временно. Я гоняю по вакансиям с утра до вечера.

— Но счётчик не временный. За отопление выставили предоплату. Сколько ты сегодня привезла домой?
Звонок телефона вырвал её из ступора. На экране — «Маша школа», дочкин номер.
— Алло, котёнок, как дела?
— Мам, я ещё у репетитора. Ты приедешь за мной?
— Конечно, — выдохнула Люба и почувствовала, как Олег вскидывает бровь.
— Такси? — ухмыльнулся он, когда она убрала телефон. — Такси тоже бесплатно?
— Я съезжу на метро.
— Метро до учителя музыки? Двадцатый километр, привет.
Он пододвинул к ней счёт‑фактуру, где цифры выделены маркером.
— Давай так. Ты ищешь работу. Хорошо. Но пока—экономим. Возьмёшь Машу — пусть погуляет на школьном автобусе.
Люба открыла шкаф, достала хлебную горбушку: желудок скрутило. Она не стала просить вернуть пасту, просто съела корку, запила тёплой водой из‑под крана.
Ничего, переживём, думала она, надевая пальто уже второй раз за вечер.
В маршрутке тошнило от запаха дизеля. Она стояла, держась за перекошенный поручень, а внутри вспоминала: год назад, день их свадьбы. Олег процитировал родную бухгалтерию: «Мы вдвоём — значит, всё поровну». Тогда казалось милым. «Я никогда не позволю тебе чувствовать себя должницей», — обещал он.
Майлстрим обещаний разваливался так же быстро, как осыпалась краска на их дверце шкафа‑купе: один угол отвалился, но руки у хозяина дошли лишь до упрёков.

У репетитора Маша встретила маму сияющей.
— Учим «Лунную сонату»! Слушай!
Пальцы заскользили по расстроенному пианино, несколько фальшивых клавиш заставили Любу вздрогнуть. Дочь шла домой радостная, трещала обо всём подряд: завтра школьный спектакль, ей дали роль дерева — «но дерево с монологом!»
— Мам, мы купим зелёную ткань?
— Купим, конечно, — кивнула Люба, и мгновенно вспомнила: «зелёная» — значит, метров пять сатина, плюс бахрома. Пятьсот рублей? Семьсот?
Олег по вечерам любил составлять сметы; наверно, и костюм внесёт туда — «твоё увлечение, твои расходы».
В подъезде на доске объявлений висел счёт за лифт. Бумажка качнулась от сквозняка: сумма три тысячи. Простая цифра ударила больнее слов мужа.
В спальне Маша сразу врубила ноут, надела огромные наушники. Люба задумалась: как сказать дочери, что денег нет даже на школьный обед?
Она подошла к окну. За стеклом зажигались огни соседних квартир. Там, наверно, кто‑то смеётся, жарит сырники, ругается из‑за глупостей и всё равно делит ужин поровну.
Телефон мигнул: сообщение от подруги Жени. «Открываем маленькое SMM‑агентство. Нужен копирайтер на проекты. Ты как?»
Сердце ухнуло: наконец‑то шанс! Люба тут же набрала подругу.
— Да‑да, нужна прямо вчера. Стартуем с мебельным салоном. План публикаций, пара статей, тексты для сайта. Успеешь до понедельника?

— Конечно! — глаза зажглись. — Женя, ты спасатель.
За дверью донеслись шаги: Олег вернулся из душа, полотенце на плечах. Он увидел её оживлённую.
— Работа? — спросил сухо.
— Есть шанс. Но нужно посидеть ночами, — осторожно улыбнулась Люба.
— Аванс?
— Пока нет.
Он мотнул головой:
— В нашем мире есть только две валюты — деньги и время. Хочешь играть за «время» — не трать моё. Спать я иду один, чтобы клавиатура не щёлкала под ухом… Продолжение чуть ниже в первом коментеКонечно, вот продолжение текста в заданном стиле, с развитием сюжета и выразительной концовкой:
***

– В нашем мире есть только две валюты — деньги и время. Хочешь играть за «время» — не трать моё. Спать я иду один, чтобы клавиатура не щёлкала под ухом.
Он развернулся и вышел. Дверь спальни тихонько прикрылась, будто и не было разговора, будто его слова не были тяжёлыми, острыми камнями. Люба осталась стоять посреди кухни в звенящей тишине. Паста на тарелке Олега уже остыла, блестя под тусклым светом лампы. Горбушка в животе казалась сухим комком.
Она открыла ноутбук. Экран больно ударил по глазам. Сообщение от Жени: «Лови вводные и ТЗ. Если справишься, там ещё пара проектов на подходе, а к марту, глядишь, и на оклад выйдем». На оклад! Это означало стабильность, возможность купить Маше нормальные ботинки, а не уценённые. Это означало – не просить.
Всю ночь она просидела на кухне, сгорбившись над клавиатурой. Слова не шли поначалу, мысли путались, но потом вспомнилась усталая Маша, её радостный писк про роль дерева, её пальцы на фальшивящих клавишах. Вспомнились холодные взгляды Олега, пустота в животе. Пальцы побежали быстрее.
Рассвет застал её над последним абзацем. В окне посерело небо. За стенкой заворочался Олег. Она поспешно закрыла ноутбук, помыла чашку из-под воды, прокралась в спальню, где на краю кровати спала Маша. Короткий сон, урывками.
Утром Маша проснулась радостная. «Мам, а мы сегодня ткань купим?»
Люба натянула улыбку. «Обязательно, котёнок». Как? Денег не было совсем. На карточке — ноль. У Олега просить? После вчерашнего?
Олег завтракал один на кухне, листая новости в телефоне. Не поднял глаза, когда она вошла с Машей.
«Мне нужно Маше на костюм», – тихо сказала Люба.

Он отложил телефон. Взгляд его был холодным, как ночной воздух.
«Смета изменилась? Или появились доходы, о которых я не знаю?» – беззлобно, но так, что мурашки по коже. – «Дерево с монологом, говоришь? Дорогое, видать, дерево».
Маша опустила глаза. Люба почувствовала, как стыд и гнев поднимаются волной.
«Женя скинет деньги сегодня-завтра. А пока…»
«Пока. Всегда пока», – он вздохнул, демонстративно достал кошелек, вытащил смятую купюру в сто рублей. «На, купи ей пуговицу. Или листок».
Он бросил купюру на стол. Она не полетела, а шлепнулась и зависла на краю, готовая упасть. Люба смотрела на неё, на эту подачку, на этот жест унижения. Маша смотрела на нее, приоткрыв рот.
В маршрутке по пути в школу Люба не выдержала. Она прижала дочь к себе.
«Котёнок, слушай. Денег сейчас у нас немного. Но я работаю, скоро будут. На костюм мы что-нибудь придумаем. Может, у кого-то из девочек есть старое зелёное платье? Спросишь?»
Глаза Маши потухли. «Или, может, мама сошьёт?» – с надеждой.
«Мама сошьёт. Из всего, что найдём», – пообещала Люба, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.
Весь день прошёл в тревоге. Она ждала сообщения от Жени, как манны небесной. Перебрала все старые вещи в шкафах, нашла занавеску болотного цвета, старые футболки Олега, которые он давно не носил. Мысленно кроила, шила.
Вечером, когда Олег ещё не вернулся, пришло сообщение: «Всё приняла! Отличные тексты! Держи аванс». Уведомление банка: плюс 3500 рублей.
Не 35000, не 350000. Но достаточно. Достаточно на ткань. Достаточно на обеды Маше на две недели. Достаточно, чтобы почувствовать под ногами твёрдую землю.

Олег пришёл поздно, усталый, но довольный. На кухне он увидел Любу, склонившуюся над швейной машинкой, и Машу, которая прикладывала кусок зелёной ткани к себе.
«Что это мы тут делаем?» – спросил Олег, снимая пиджак.
«Костюм для спектакля», – спокойно ответила Люба, не поднимая головы.
Олег подошел, прищурился. «Зелёный сатин? Неплохо. За сколько взяли?»
Люба остановила машинку. Впервые за долгое время она посмотрела на него без страха или усталости, а с какой-то новой, тихой силой.
«За свои», – сказала она.
Улыбка сползла с его лица.
«За какие свои? Ты же…»
«У меня есть деньги», – перебила она. «Мои. С заработанных текстов».
Он рассмеялся. Звук был неприятным, скрипучим.
«Так вот что мы ночами строчим? А я думал, ты резюме рассылаешь. Копейки небось? На булавки хватит?»

«Хватит на ткань», – твёрдо сказала Люба. – «Хватит Маше на обеды в школе. И хватит на то, чтобы завтра утром собрать наши вещи».
Олег застыл. Маша подняла голову, испуганно глядя то на маму, то на папу.
«Что ты несёшь?» – голос Олега стал жёстким.
«То, что слышишь. Ты правильно сказал, Олег. В нашем мире есть только две валюты. И если у тебя это только деньги, а у меня теперь есть ещё и возможность их зарабатывать… Я выбираю свою валюту».
Она встала. Ткань костюма мягко соскользнула со стола.
«Ты не платишь — значит, не ешь», – тихо повторила она его вчерашние слова. – «Я плачу. За Машу. За наше будущее. А значит, ты не ешь. Из этой тарелки».
Она взяла Машу за руку. Дочка не понимала всего, но чувствовала холод между родителями.
«Собирайся, котёнок», – сказала Люба дочери. – «Уезжаем».
Олег стоял неподвижно, как статуя. Не понимал. Она же всегда была покорной, всегда просила, всегда боялась.
«Куда ты пойдёшь? У тебя ничего нет!» – наконец выдохнул он.
«У меня есть работа», – сказала Люба. – «И у меня есть моя дочь. Этого достаточно».
Она прошла мимо него, не оглядываясь. Дверь тихонько открылась и закрылась за их спинами. На кухне остался стоять Олег, освещенный тусклой лампой, и недошитый зелёный костюм, символ начинающейся свободы. Свободы, оплаченной ночью без сна и одной маленькой зарплатой.

Источник